Думаю, вам не помешает хлебнуть свежего, соленого океанского воздуха. Почитайте между делами и играми.
На рассвете 24 июля, во время моего отплытия из Орты, дул слабый
юго-западный ветер, который с восходом солнца стал шквалистым. Не отойдя и
мили, мне пришлось взять у парусов два рифа. Не успел я поднять дважды
зарифленный грот, как с гор налетел такой яростный порыв ветра, что я
испугался за судьбу мачты. Быстрым поворотом руля я привел судно к ветру,
но при этом один наветренный талреп был сорван, а другой лопнул. Порыв
ветра поднял в воздух стоявший на палубе металлический бак и швырнул его в
проходившее с подветренной стороны французское учебное судно. Весь день
стояла более или менее шквалистая погода, и я плыл под прикрытием высокого
берега. Почти вплотную огибая скалу, я воспользовался благоприятными
условиями и принялся ремонтировать поврежденные талрепы. Едва я опустил
паруса, как из-за скалы показалась несущаяся прямо на меня четырехвесельная
шлюпка с таможенным чиновником, принявшим меня за контрабандиста.
С большим трудом я объяснил ему истинное положение вещей, а тем временем
один из гребцов - настоящий моряк, сразу сообразивший в чем дело, прыгнул
на палубу "Спрея" и, пока я объяснялся с таможенным чиновником, закрепил
приготовленные мною новые талрепы и помог мне привести в порядок такелаж.
Таким образом, мелкий инцидент пошел мне на пользу" а мое объяснение стало
понятно всем присутствующим. С дружеской помощью можно обойти весь свет.
Пусть кто-нибудь попробует остаться без друзей, и он увидит, что из этого
получится.
После того как такелаж был приведен в порядок, "Спрей" миновал остров Пику
и к утру 26 июля при сильном ветре обогнул с наветренной стороны остров
Сен-Михель. К концу дня я повстречал паровую яхту принца Монакского,
направлявшуюся в Фаял. Во время своей предыдущей поездки принц Монакский не
пожелал причалить, чтобы избежать "торжественной встречи", которую ему
пытались устроить"отцы острова". Не могу понять, почему принц так опасался
"почестей". Впрочем, в Орте тоже не понимали этого.
Я, рулевой с "Пинты" и пришел помочь вам
С момента прибытия на Азорские острова я вел роскошную жизнь, питаясь
свежим хлебом, маслом, овощами и различными фруктами, но больше всего на
"Спрее" оказалось Слив, и я ел их до отвала. На острове Пику американский
генеральный консул Мэннинг подарил мне много местной брынзы, которую я
усиленно заедал сливами. Ночью у меня начались колики.
Недавний легкий ветер усилился, а на юго-западе появились тяжелые облака, и
мне снова пришлось зарифить паруса. В перерыве между двумя желудочными
схватками я приспустил грот и насколько мне позволяли силы закрепил один за
другим нок-бензели дважды зарифленных парусов. "Спрей" шел открытым морем,
и я мог укрыться в каюте.
Я очень осторожен в море, но на этот раз не заметил, что поднял слишком
много парусов при такой плохой погоде. Короче говоря, мне надо было
поступить совсем иначе, а я, подняв дважды зарифленные грот и кливер, лег
на курс. После этого я спустился в каюту и, мучаясь желудочной болью,
улегся на. полу.
Сколько времени я провалялся - не могу сказать, так как находился в
беспамятстве, а когда очнулся, сразу понял, что "Спрей" плывет в бушующем
море. Выглянув наружу, я, к моему изумлению, обнаружил у штурвала высокого
человека. Он перебирал ручки штурвального колеса, зажимая их сильными,
словно тиски, руками. Можно себе представить, каково было мое удивление!
Одет он был как иностранный моряк, широкая красная шапка свисала петушиным
гребнем над левым ухом, а лицо было обрамлено густыми черными бакенбардами.
В любой части Земного шара его приняли бы за пирата. Рассматривая его
грозный облик, я позабыл о шторме и думал лишь о том, собирается ли
чужеземец перерезать мне глотку; он, кажется, угадал мои мысли.
- Сеньор... - сказал он, приподнимая шапку. - Я не собираюсь причинять вам
зло. - Едва заметная улыбка заиграла на его лице, которое сразу стало более
приветливым. - Я вольный моряк из экипажа Колумба и ни в чем не грешен,
кроме контрабанды. Я рулевой с "Пинты" и пришел помочь вам... Ложитесь,
сеньор-капитан, а я буду править вашим судном всю ночь. У вас лихорадка,
сопровождающаяся бредом, но к завтрашнему дню вы поправитесь...
Я подумал, каким дьяволом надо быть, чтобы плыть под всеми парусами, а он,
словно угадав мои мысли, воскликнул:
- Вон там, впереди, идет "Пинта", и мы должны ее нагнать. Надо идти полным
ходом, самым полным ходом. Vale, vale, muy vale! [Друг, друг, очень друг
(лом. исп.).]
Откусив большой кусок черного сухаря, он добавил:
- Было очень неосторожно, капитан, кушать брынзу со сливами. Никогда нельзя
быть уверенным в брынзе, если не знаешь, кто и когда ее приготовил. Quien
sabe [Кто знает (исп.).], может быть она из leche di cabra [Козье молоко
(исп.).] и быстро испортилась.
- Довольно!.. - закричал я. - У меня нет желания слушать нравоучения...
Я постелил матрац и лег на этот раз уже не на голый пол. Все время я
смотрел на странного гостя, который еще раз сказал, что у меня лихорадка,
сопровождающаяся коликами, а потом затянул дикую песню:
Прекрасны суровые сверкающие волны,
Прекрасно звучит рев бури!
Прекрасен стон морских птиц,
Прекрасны Азорские острова...
Думаю, что в этот момент у меня наступил кризис, и, чувствуя раздражение, я
жалобно произнес: "Ненавижу ваши стихи, и будь прокляты Азорские острова, и
пусть черт поберет всех птиц..."
Потом, продолжая ощущать приступы болезни, я стал просить его прекратить
пение. Бред все еще продолжался, а тем временем "Сдрей" несся по бурному
морю. В моем воспаленном мозгу мелькали какие-то ломовые извозчики,
сбрасывавшие лодки на пирс, у которого стоит "Спрей", не имея кранцев.
- Вы разобьете лодки!.. - кричал я снова и снова, пока волны бились о крышу
каюты над моей головой. - Вы разобьете ваши лодки, но не сумеете повредить
моего "Спрея". Он все выдержит...
Когда боли в желудке и лихорадка прошли, я осмотрел палубу "Спрея" и
обнаружил, что она сверкает, как зуб акулы. Волны смыли все, что только
можно было смыть. И теперь, среди бела дня, я с удивлением установил, что
"Спрей" мчится по заданному курсу, как рысистый конь. Даже сам Колумб не
мог бы править судном с большей точностью.
За пришедшую ночь "Спрей" прошел девяносто миль по бурному морю. Я был
очень признателен старому рулевому, но удивлялся, почему он не убрал
кливер.
Ураган постепенно стихал, а к полудню засияло солнце. Меридиональная высота
и показания все время действовавшего лага подтвердили, что на протяжении
суток "Спрей" шел правильным курсом. Мое самочувствие было сносным, но все
же я ощущал слабость и потому не отдавал рифов ни днем, ни к вечеру, хотя
ветер был слабым. Я ограничился тем, что развесил сушить на солнце
промокшую одежду, а сам лег спать. Во сне меня снова посетил вчерашний
приятель и сказал:
- Вы правильно поступили, послушавшись прошлой ночью моего совета, и, если
хотите, я охотно буду посещать вас на протяжении всего плавания, хотя бы из
любви к приключениям...
Закончив фразу, он приподнял шапку и исчез так же таинственно, как и
появился. Видимо, он перенесся на фантастическую каравеллу "Пинту".
Проснувшись, я почувствовал себя бодрым, так как побывал в обществе друга и
опытнейшего моряка. Собрав высохшую одежду, я принялся за дело и выбросил
за борт все до единой сливы, какие только были на борту "Спрея".