Классно написано
Они всегда были против Нас и мешали Нам жить. Вначале Они запрещали Нам ковырять
в носу, прогуливать школу и смотреть фильмы "дети до 16...". Потом Они не продавали
Нам вино и не допускали к сессии. Они не выпускали Нас за границу, задирали цены,
штрафовали за не пристёгнутые ремни. Мы боролись как могли, обмануть Их было доблестью.
Кто такие "Мы", нам доходчиво объяснил Цой: "мы не могли похвастаться мудростью
глаз, в наших глазах были окрики "стой!", но перемен требовали наши сердца."
Мы выросли, сердца вроде бы дождались перемен, но Они никуда не делись. Теперь
Они запрещают Нам качать фильмы из Сети и заставляют разуваться в аэропорту. А ещё
Они всегда, во все времена, держат запертыми все двери, кроме одной, из-за чего на входе толкучка.
В отличие от "Мы", понять, кто именно эти "Они", не так просто. Вначале это были просто
взрослые, потом государственная машина вообще. Но в целом это такие специальные
люди, которым бесполезно объяснять, что ты хороший, что ты только одним глазком,
что ничего страшного не случится, если ты чуть-чуть. Мы завсегда войдем в положение,
пойдем навстречу, вздохнем и махнем рукой. Мы можем забыть, опоздать и поверить
на слово. Они знают только, что не положено. Они не имеют снисхождения к человеческим
слабостям , не скажут "Ну ладно", "Ну что ж я, не понимаю?", "Я же не зверь".
Никаких "иногда" и "чуть-чуть". Им нужны не слова, а документы: билеты, визы, справки
по форме 25у-12 . Между Нами и Ними всегда преграда: турникет, дверь с окошком, телефонная линия.
Так было всегда, но сейчас что-то неуловимо поменяло ось. Вместо того чтобы олицетворять
собой бездушную и непогрешимую репрессивную машину, Они стали проявлять столь понятные человеческие слабости.
Они заговорили на нашем языке. "От того, что я проеду разок с мигалкой по встречной, ничего страшного не случится, мне правда очень надо".
"Ну сбил мой пьяный сынишка женщину с детьми, но он же не нарочно, он еще дурачок у меня. Что ж я, прокурор, свое дитятко в тюрьму сажать должен?"
"Дали мне миллиард на строительство дороги, я отщипну чуть-чуть, никто не заметит".
"Ну треснул я задержанного дубинкой разок, подумаешь ... Довел он меня! Я же человек, у меня тоже нервы".
И уже Нам приходится Им объяснять: по-человечески мы вас понимаем, но, извините,
не положено. Неприятно, когда система заставляет играть тебя по ее правилам. Но
куда неприятнее, когда сама она по этим правилам не играет. Сразу становится как-то
тревожно, как будто за штурвал самолета уселись дети, по салону летают сумки, туалет стал
платным, вы явно сбились с курса, а пьяная стюардесса говорит: "Извините, в кабину пилотов не положено, ик, займите свои места".
Причем курить все равно не разрешают. Чувствуя себя предателем собственных детских
идеалов, начинаешь даже тосковать по строгим, но справедливым Им.
И тут появляются люди вроде Алексея Навального, похожие на роботов, оперирующие
цифрами и документами. Они говорят, что самолет падает, керосин кончается и если
его не пустят к штурвалу, то дверь придется выломать. И ты соглашаешься: пусть. Пусть
будут нормальные Они, пусть запрещают, пусть заставляют - в конце концов, в этом
есть некий привычный с детства уклад. Они, если задуматься, по-своему удобная штука.
Есть против кого объединяться, на кого поворчать, на кого сваливать вину за свои неудачи.
И даже - о ужас ! - иногда понимаешь, что даже готов стать одним из Них. Лишь бы самолёт не упал.
Александр Маленков, Главный редактор журнала "Maxim"(апрель,2011)
